Українською читайте згодом.
Наш карантин с женой вдвоем. Устойчив дух семьи. На подоконнике моем …бутся воробьи
– Игорь Миронович, добрый вечер.
– Здрасьте, пожалуйста, здрасьте. Сейчас вы меня спросите про бороду, которую я отпустил. Я вам хочу объяснить, что это вас тоже постигнет. Вы знаете, на склоне лет вторичные половые признаки – это большое утешение. (Смеются.)
– Я вижу бороду, но я не вижу пейсов. Пейсы вы не отрастили?
– Нет-нет, ни в коем случае.
– Весь мир сотрясает этот чертов коронавирус. Это что, на ваш взгляд? Китайская летучая мышка виновата или что-то другое?
– Нет. Конечно, нет. Вы знаете, тут два варианта: либо Господь Бог хочет омолодить планету и поэтому убирает стариков, и, таким образом, это некая кара… А возможно, это просто природа щелкает нас по носу. Вернее, наш гонор щелкает по носу, чтобы мы не очень заносились со своими научными достижениями.
– Но я, простите, смотрю на ваш нос и чувствую, что вас природа щелкала всю жизнь.
– Нет, мне его оттягивали. (Смеются.) Я его совал куда не надо – и в результате его оттягивали.
– Говорят, что коронавирус прежде всего представляет угрозу для пожилых людей.
– Да.
– Вы на старости лет коронавируса боитесь?
– Знаете, я вообще мало чего боюсь, но как-то неохота жену оставлять. Мы сейчас сидим в карантине. Я вот написал красивый стишок – всем его читаю: “Наш карантин с женой вдвоем. Устойчив дух семьи. На подоконнике моем …бутся воробьи”.
– Вы боитесь жену оставить одну. Думаете, она сразу найдет вам замену?
– Нет, ни в коем случае. Жене 76 – вряд ли. И потом, она меня любит. Мне просто ее жалко – ей со мной гораздо уютнее.
– Сколько вы вместе уже?
– 56 лет.
– И она прошла такие испытания: ее и избили, я помню, – да? – когда вас в тюрьму забирали…
– Ну, и она безупречно себя вела, когда меня посадили. Это ведь очень существенно. Согласитесь, жены же ведут себя очень по-разному в этой ситуации. Моя жена вела себя просто безупречно. Она и в лагерь ко мне приезжала на свидания, и сразу же, как только меня сослали в ссылку в Нахиме, тут же приехала и сына привезла. И мы замечательно жили в нашей избе.
– Игорь Миронович, а многих тех, с кем вы сидели, бросали жены?
– Да, я довольно часто писал письма типа: “Что же ты, сука, делаешь? Подождала бы еще шесть лет”. (Смеется.)
– Я вас буду иногда цитировать, как цитируют классиков. Вы для меня – классик. Я прочитаю один из ваших “гариков”: “Мы евреям душу греем. И хотя у нас бардак, если хочешь быть евреем, приезжай сюда, мудак”. А как в Израиле борются с коронавирусом?
– У нас борются замечательно. У нас небольшое количество заболевших, все ходят в карантине. Но у нас две жутких проблемы, которые не скроешь.
– Дороги и дураки?
– Нет. Дороги у нас замечательные. Дураков у нас такое чудовищное количество, что я просто очень горд за наш народ – что у нас их не меньше, чем у других. Причем еврейский дурак – он самый страшный. Потому что он с эрудицией, с апломбом, все может объяснить.
У нас другие совершенно проблемы. Первая – это религиозные евреи. Харедим. Вы знаете, они плевали на все запреты, они плевали на все – они верят только в Бога, который их может спасти. Они и заболевают. И в результате вот я в двойном карантине. Кроме того, что я сижу дома, еще и наш район закрыт. Да, в наш район нельзя въехать. И таким образом, наша дочка, которая живет в соседнем районе, не может нам привезти чего-нибудь вкусного, сладкого. А несколько дней назад вообще был кошмар: у меня кончились сигареты. Вся родня, все дети подняли жуткий шум, стали перезваниваться. Жена сказала: “Ребята, скорее, детки, привезите, а то он меня убьет”. И дочка ухитрилась и привезла нам сигареты. А так наш район отрезан – это кошмар.
Синагоги-то закрыты, слава богу. Но евреи дико кучкуются, жестикулируют. При этом – слюнные выделения. И среди них большое количество зараженных. Но они переносят заразу и на других тоже. Так что вот с ними – ужас. Тем более, что их некоторые раввины поощряют… У меня даже про коронавирус был стишок.
– Какой?
– Сейчас я его вспомню, одну секундочку. “У вируса пластичная мутация – выкидывает он любые трюки. И ясно, что виновна в этом нация, которая всех чаще моет руки”. Так что скоро эта правда выяснится. Вы знаете, что бы ни говорили, я уверен, что виноваты евреи, – я просто еще не знаю, в какой форме. Но я думаю, что народ найдет.
– Но они просто прикинулись на время китайцами, правда?
– Ну, вообще ведь с возрастом все становятся похожи либо на китайцев, либо на евреев. Так что уже трудно отличить. (Смеется.)
И у нас вторая проблема, кроме религиозных евреев, которые ничего слушать не хотят. Вторая у нас проблема – как вам это сформулировать? Я даже не знаю. Ну ладно, это при случае, потом.
– Игорь Миронович, но мне друзья из Израиля говорят, что армия решительно борется со скоплениями людей и армейский спецназ разгоняет скопления и хасидов, и мусульман.
– Ну, это не помогает, ведь наше восточное население очень быстро кучкуется. Либо чтобы сказать “Аллах акбар”, либо чтобы сказать “Барух ашем”. Но во всяком случае все жадно стремятся друг к другу, собираются рядышком около синагоги, пытаются вместе молиться, потому что должен быть миньян, и так далее. А раввины это, к сожалению, поощряют. Но мы – очень богатая в этом смысле страна. У меня был такой стишок: “В Израиле есть горы и долины. И кажется, есть Бог за облаками. У нас даже высокие раввины кошмарными бывают мудаками”. Так что тут ничего не поделаешь, мы – очень разнообразный народ.
– Игорь Миронович, а каково это вообще – сидеть так долго взаперти? Вы чувствуете, что жизнь как-то проходит мимо?
– Ни в коем случае. Наоборот, жизнь вся проходит через меня. Я, в сущности, в карантине живу, Дима, уже года три-четыре, наверное. Я не выхожу месяцами из дому. Ну, иногда жена сгоняет меня за хлебом – я заодно и масло покупаю. А так я сижу дома, я очень мало общаюсь. Поэтому на мне это все никак совершенно не сказывается.
– Чем вы на карантине сейчас занимаетесь? Я смотрю, у вас картин много. Я знаю, что вы собираете картины, живопись. Я смотрю, у вас много книг. Я думаю даже, что вы некоторые и читаете еще вдобавок.
– Видит Бог, вы правы. Я очень много книжек читал и читаю. Я на самом деле ведь не писатель – я читатель. И книг читаю очень много, и с большим удовольствием. А сейчас как раз самое время пришло. Я перечитал книжку Камю “Чума”. Бессмертное. Когда-то просто упивался. Это поразительно, но немножко похоже. Только у них в Оране все кафе были открыты
– Что из последних книг, прочитанных на карантине, и из просмотренных фильмов вы можете порекомендовать остальным?
– Практически ничего, потому что книжки я читаю Акунина с наслаждением. Очень его люблю, просто очень. А недавно перечитал… Вы, наверное, не знаете, а может, даже знаете. Есть в Москве такой знаменитый, как выяснилось, адвокат [Александр] Добровинский.
– Да, знаю, конечно.
– А я просто не знал. А сейчас я прочел книжку… Вот там все время образ такого абсолютно процветающего адвоката, который непрерывно совокупляется, выпивает, водит жену в разные магазины. Вот это я читал. Ну, видите, у меня сколько книг. Вы же видите за мной.
– Да-да-да.
– Вот я это все постепенно читаю. Давида Самуиловича Самойлова перечитал. Много стихов сейчас читаю.
– А кино какое-то посмотрели хорошее, которое можно порекомендовать?
– Я хороших фильмов не смотрю. Это не принципиальная позиция. Я просто в зависимости нахожусь от программы “Йес”. Такой у нас есть канал “Йес”. И я по 4-му каналу “Йес” каждый вечер в 22.00 (раньше я не смотрю, чтобы не портить себе день) смотрю какой-нибудь американский боевик или детектив. Дрянь это такая, что вы себе не представляете, батенька. Чудовищно. Но очень увлекательно, потому что дерутся… И потом, есть совершенно невероятная положительная сторона у этих детективов. После того как героя убьют, разрежут, расчленят, застрелят, утопят, отравят и выбросят в канаву, он в конце все равно является с пистолетом и наводит это самое добро и зло.
Насчет добра и зла давайте я вам расскажу про вторую нашу печаль израильскую. Вам наверняка рассказывали приятели. У нас до сих пор нет правительства. У нас в стране уже три раза были выборы. Вы представляете, что такое три раза ходить на избирательный участок? Все-таки нас восемь миллионов. Три раза. И, по-моему, назревает четвертый. Они никак не могут сговориться. (Интервью было записано 18 апреля. О создании нового правительства в Израиле договорились 20 апреля. – “ГОРДОН”).
Ну, еще и политики, понимаете? Это же очень существенно. Сейчас я вспомню стишок. “Отнюдь не для борьбы добра со злом политика – духовное богатство. В них наглухо завязаны узлом упертость, хитроумие и бл…дство”. И вот это все в них так видно – все эти три черты! И они воюют друг с другом непрерывно. Всякие интриги, выступают непрерывно… Вот жена моя, к сожалению, это все слушает, и в голове у нее такое… И потом, мы же – очень политизированный народ. У нас, вы знаете, политические разногласия часто проходят вдоль супружеской кровати. Так что тут очень печальные дела.
А так все прекрасно. С коронавирусом у нас все справляются. Работают магазины, из магазинов привозят продукты. Глубоким старикам, особенно в дома для престарелых, через день привозят горячую еду. По-моему, это то, что недодают школьникам, поскольку они не ходят. (Смеется.) Но во всяком случае их кормят. Из магазина тебе привозят продукты, причем оставляют их у дверей, звонят и убегают, потому что им нельзя с нами общаться.
– От греха подальше.
– Да, но они не берут чаевых из-за этого. И стоишь, как идиот. Ты же уже приготовил своих 20 шекелей из благодарности, а мальчонка убегает.
– А вы не пробовали оставлять сначала 20 шекелей, а потом забирать?
– Где? На полу?
– Да.
– Не возьмет, нет – нужно давать. Это я уже давно знаю. Мы продукты всегда заказываем, уже очень давно. И эти карантинные меры ведь вторгаются во все жизни. Вот у меня было такое двустишие – я главу хочу так назвать: “К супругу ластится супруга за ровно метр друг от друга”. (Смеются.)
Мне Ходорковский на новый год и день рождения присылает бутылку виски. Как зек зеку
– Игорь Миронович, я на карантине ловлю себя на том, что смотрю часто замечательные советские фильмы – черно-белые, 60-х годов, какие-то чистые, наивные… У вас нет такой ностальгии? Вы не хотите их просматривать периодически?
– У меня начисто нет ностальгии. Просто абсолютно никакой. Ни грамма. Мне кажется, что всю ностальгию придумали русские эмигранты в послереволюционный период. Они уезжали из замечательной страны, при всех ее трудностях и пакостях, и поэтому дико мучились. Кроме всего, их мучило и одновременно радовало ощущение, что это ненадолго, что уже вот-вот все это пройдет. А мы-то знаем, что это навсегда. В России, я имею в виду. И что ничего не получится и будет обнуленный править.
– То есть кино такое вы не смотрите, вам оно ничего не дает?
– Я вообще, когда отдает немножко советским кино, какое бы оно ни было – я перестаю смотреть.
– Я вот каждый вечер немножко попиваю то виски, то коньяк. Знаете, для настроения. Настроение-то хреновое. А вы же вообще любите выпить, я знаю, и вы знаток этого дела. Вы пьете, не спились на карантине?
– Нет, бог с вами. Нет. Я пью мало. Я пью, знаете, по возрасту. Я пью граммов 150, максимум 200, очень хорошего виски. Потому что у меня изумительные зрители. Я с последних гастролей привез три или четыре бутылки виски. Как я дрожал, когда проходил таможню, вы себе не представляете, потому что можно только одну бутылку. (Смеется.) Так что у меня виски много. А потом, на Новый год и на день рождения мне [Михаил] Ходорковский уже несколько лет присылает бутылку отменного виски, большую литруху. И это большое счастье, потому что я еще всем хвалюсь, что вот сам Ходорковский мне присылает. Ну, как зек – зеку.
– Да… (Смеется.) Вы мне когда-то говорили о грядущем конфликте цивилизаций. А вот смотрите, как простой коронавирус, выпущенный откуда-то из китайского города, может угробить целый мир, правда? Без ядерной войны, без конфликта цивилизаций, без ничего.
– Ну вот я говорю, что это сделала природа, безусловно. Все эти конспирологические разговоры, что это сделали американцы, евреи в лаборатории… Билл Гейтс – уже появилась идея, что он сделал. В общем, все это – чушь собачья. По-моему, это наказание природы нам за то, что мы так ее унижаем. Может быть, это Господь Бог сделал, может быть, какие-нибудь высшие силы, но я почти уверен. Я не знаю, что такое эти высшие силы, но это явно наказание свыше. Явно совершенно. Потом, вы знаете, первое предупреждение природа делала в 2008 году, в 2009-м. Цунами был. Вот все мы это просто недооцениваем, а это были такие легкие предупреждения. Сейчас все это значительно сильнее. Но почему это все – на стариков, я не могу себе представить.
В России при власти идиоты, потому что там отрицательный естественный отбор
– Вам не кажется, что мир очень сильно изменится после коронавируса и будет другим?
– Я думаю, что в разных странах – по-разному. Израиль останется тем же самым. Мир сильно обеднеет, конечно, чисто материально. В России будет намного хуже – это совершенно ясно. В какой форме – я не знаю. Но вообще я предсказывать будущее не могу, потому что, вы знаете, есть же еврейский, от мудрецов нам доставшийся… что ангел некий бьет по губам новорожденного, и мы все забываем. И кроме всего прочего, у новорожденного есть возможность предсказывать. У новорожденного и у юродивых – предвидеть будущее. Так как я не отношусь ни к тому, ни к другому, то я просто не могу предсказать будущее. Но я не очень уверен, что мир будет сильно изменен. Нет. Очень только страшно за Россию, потому что что там делают идиоты – это кошмар.
– А много идиотов в России?
– Знаете, они ведь все при власти, потому что отрицательный естественный отбор. Поэтому человек уходит наверх в карьерном лифте не по принципу способностей, а по принципу лояльности. Поэтому там жуткое количество невежественных недоумков. Но с диким апломбом и все прочее. Вот мне сегодня, например, очень понравился [мэр Москвы Сергей] Собянин. Я слушал его выступление. Очень симпатичный и решительный мужик. И вообще смешно, когда выступает мэр города вместо президента.
– Но Путина мы же не можем назвать идиотом. Я считаю, что он очень умный человек.
– Нет. Нет, ни в коем случае. Но он очень недалекий человек, на мой взгляд. И он играет только во внешнеполитические игрушки. Для него российского народа просто не существует. Поэтому на него очень мало надежды. И еще у него гениальная способность самоустраняться, как только что-нибудь происходит. Беслан ли это, “Норд-Ост” ли это, “Курск” ли это – все что угодно. Он немедленно на некоторое время исчезает.
А вот сейчас то, что он поручил губернаторам – людям неграмотным, людям назначенным, людям без опыта… Сейчас, когда обсуждают [президента Украины Владимира] Зеленского вашего, то самый главный ему не упрек, а вот такой втык, что ли, знак недоверия – что у него нет опыта. А ведь сплошь [российские] губернаторы сидят без всякого опыта. Они бог знает откуда пришли. Не говоря уже о том, что из КГБ. И он [Путин] все это перепоручил губернаторам, сняв с себя ответственность. Поэтому я боюсь, что там будет плохо.
Я очень много не хочу говорить о России. У меня, к сожалению, душа раздвоена. Я по-прежнему люблю Россию. Вот вы меня спросите про мой распорядок дня. Он тот же самый, что и не на карантине. Я с утра себя отравляю российскими новостями. Я смотрю “Каспаров.ру”, я смотрю “Особое мнение”, я читаю “Грани.ру”, “Код доступа” [Юлии] Латыниной с отвращением. Потом, [Дмитрия] Быкова слушаю, [Александра] Невзорова слушаю с наслаждением просто…
– Да-да.
– Очень огорчаюсь, когда он не в форме. Вот так бывает.
Смотрю ли я Соловьева? Вы с ума сошли! Я с детства не любил, когда мне врали
– [Российского пропагандиста Владимира] Соловьева не смотрите?
– Вы с ума сошли! Я с детства не любил, когда мне врали. И сам врал очень мало. А когда врут так артистично – в этом отношении он просто заслуживает награды.
– Позор еврейской нации, правда?
– Нет-нет-нет. Позор еврейской нации – [лидер ЛДПР Владимир] Жириновский, потому что его не раскусишь и его любят миллионы, уважают миллионы, верят ему миллионы. А про Соловьева как-то все понятно. Так мне кажется.
– Вы заговорили сейчас о России. Вам кажется, что будет плохо, да?
– Я просто уверен, да. Но вы знаете, уже ж было плохо. Все-таки когда 23 миллиона ниже уровня бедности… Вы представляете себе, что такое российский уровень бедности? А ведь сейчас их вырастет в невероятное число раз. И что будет, я не знаю. А никаких же бунтов, восстаний и мятежей – ничего не будет.
– Но видите, резкое падение цен на нефть и коронавирус вдобавок – это все не стимулирует, конечно.
Игорь Миронович, вот скоро 75 лет победы СССР во Второй мировой войне. История Второй мировой войны, на ваш взгляд, сильно переврана?
– Вы знаете, нет, потому что кошмар, который был, – он почти адекватно, что ли… Адекватно – невозможно. Но много прозаиков его адекватно изобразили. Астафьев, там, Никулин… Еще разные. Просто замечательно.
– Быков…
– А сегодня работают дивные историки типа [Марка] Солонина. Я уж не говорю о Резуне. Типа Солонина, который все это постепенно вскрывает. Но вы знаете, какая штука? Я боюсь, что это мало кого сейчас интересует. Уже очень мало осталось людей, которые про это читают. Вот только что прозвучало, что есть письмо – наверняка фиктивное, наверняка слюнявя палец и выдумывая из головы, его писал [спикер президента РФ Дмитрий] Песков или кто-нибудь – письмо якобы ветеранов. Их нет, они померли. Какие там?.. У нас еще есть ветераны. У нас есть даже их парад. Они бренчат диким количеством орденов, но они не напишут насчет переноса. Они уже забыли русский язык, потому что только учили иврит, но не выучили. Так что им очень тяжело. А так не было никакого ветеранского письма с этим переносом. И вообще это уже такая история. Вот я только что прочел изумительную совершенно [историю]… Мне присылают сейчас с разных концов планеты всякие смешные истории. Одна мне очень понравилась. Стоит Наполеон… Вы еще не видели?
– Нет.
– Стоит Наполеон и говорит: “Какие, нах…й, печенеги? А я?”
– (Смеется.) …Игорь Миронович, вы вспомнили Марка Солонина. Я очень рекомендую вам посмотреть наше с ним интервью. Оно уже около 4 млн просмотров в YouTube собрало. Вот вам будет интересно. Он великолепный историк. То, что он поднял, – это памятник ему надо поставить.
– Он потрясающий. Он не просто историк, а некий герой. Просто некий герой.
– Да.
– Вы знаете, я очень близко знаком с одним историком в Казани. Он даже старше меня, ему лет, наверное, 86–87… Некий Литвин, историк. Он был членом каких-то комиссий по реабилитации и все прочее. И ему поручили, заказали биографию Ягоды. Он написал биографию. Он первым написал, что Каплан не стреляла в Ленина. В общем, он много написал замечательных материалов. И после того, как он написал удачную биографию Ягоды, ему заказали биографию Ежова. И соответственно, допустили к разным архивам, к личному архиву Ежова. Он посмотрел и ужаснулся настолько, что отказался писать. Оказывается, этот карлик, сволочь с малиновыми какими-то или ежевичными глазами, тихий и милый – педераст, кстати, но это уже, так сказать…
– И педофил.
– Да. На здоровье. Это я никого не осуждаю. Каждый куда хочет, тот туда и всовывает. Но в его фонде, в его бумагах оказалась 500-страничная рукопись о том, как лучше пытать врагов народа, чтобы они быстрее сознавались. То есть со времен “Молота ведьм”, который был написан, по-моему, в 16-м веке, никто таких книг не писал. Он с удовольствием, наверняка с воодушевлением написал такую книгу. И это так потрясло этого историка, что он не написал о мужике.
– Какая сволочная страна, что наверх пробивались такие мерзавцы и негодяи, да?
– Так отрицательный естественный отбор. Но кто-то замечательно сказал, что народ херовый, но какие замечательные люди! Вот это – гениальная просто формулировка. Я уже, конечно, ее украл и зарифмовал, так что при случае подарю вам книжку.
Начальству у власти лижут те, кто ниже, зад безо всякого смущения. Но кто умнее – корыстно лижет, а кто глупее – от восхищения
– Многие российские выдающиеся деятели культуры испортили себе некрологи чудовищным подхалимажем действующей российской власти. Ну ладно, эти письма в поддержку аннексии Крыма, которые от Табакова подписывали до других людей, которых мы так любили… Но вот последние события даже. Путин же захотел сделать референдум о поправках в Конституцию, которая обнуляет его сроки.
– Да.
– На 22 апреля. Уже коронавирус по всему миру бушует, а выступают Машков, Безруков – прекрасные актеры – и зовут этих несчастных стариков, которые в зоне риска, идти на референдум. Ужасно. Как вы относитесь к этим артистам, писателям, режиссерам, которые так себе портят некрологи?
– Знаете, они о своих некрологах не думают, потому что уверены, что будет чудовищный плач после их смерти и соответственные некрологи. Это ведь объясняется психологами очень просто: человек существует в какой-то своей ипостаси, в которой он способен, в которой он образован, информирован, в которой он эрудит и эксперт. Но как только человек выходит за эти границы, он может оказаться чудовищным идиотом. Я таких знал. Очень способный поэт, например, изумительный художник. Но как только он оставляет холст и кисть и начинает разглагольствовать, он ничем не отличается от парикмахера и таксиста, которые, как известно, знают все на свете и все на свете могут объяснить. Поэтому я думаю, что людям нельзя выходить за эти границы, а их заставляют. А когда лижут жопу начальству какие-то чиновники, бюджетники – ну, это все понятно.
У меня был такой стишок – простите, я уже вам прочитаю: “Начальству у власти лижут те, кто ниже, зад безо всякого смущения. Но кто умнее – корыстно лижет, а кто глупее – от восхищения”. Так что тут ничего не поделаешь. Я просто хочу сказать, что всем хочется вылезть за свои профессиональные рамки, и вот тут их ловит всякое это самое… И есть замечательная еврейская фраза “Настоящая еврейская мудрость состоит в том, чтобы делать выводы из ошибок, которые сделали люди по твоему совету”.
– Изощренно… (Смеется.) Я с удовольствием процитирую классика Игоря Губермана: “Ни вверх не глядя, ни вперед, сижу с друзьями-разгильдяями. И наплевать нам, чья берет в борьбе мерзавцев с негодяями”. Вам наплевать, чья берет, или вы все-таки переживаете?
– Трудно сказать. Давайте я сейчас найду вам стишок и просто про это прочту… Нет, я не могу его найти. Но в общем стих сводится к тому, что мы очень часто вот болеем от этой борьбы, но на самом деле, когда воюет говно с говном, то неважно, кто победил. Так что я просто на это не обращаю внимания.
– Мой друг по этому поводу говорит: “Игра была равна: играли два говна”.
– Да, это хороший человек говорил.
– (Смеется.) …Вы лично с воодушевлением восприняли мечту Путина править вечно или нет?
– Я ее воспринял как совершенно естественное продолжение его деятельности. Ну просто совершенно нормально. Он не собирается уходить. Кроме того, что власть засасывает и ужасно хочется продолжать, просто невозможно прекратить, у него еще есть реальные страхи – он ведь ГБшник, – что его пришьют немедленно, еще не довозя до Гаагского суда. И он абсолютно прав: пришьют, совершенно точно. Причем, может, по распоряжению того же самого [главы Чечни Рамзана] Кадырова, который, как известно, путинский солдат, но солдаты часто стреляют в спину ефрейторам. Так что всякое может быть. Он просто боится, и он абсолютно прав. И плюс еще эта абсолютная уверенность, что он отец России, отец нации и делает россиянам хорошо… Он ведь не знает, что делает с Россией. Он знает только вот эту свою папочку. Интернет он не смотрит, он сам сказал. Ему негде, бедному, прочитать. Мне его даже жалко. Ему негде про себя прочитать и что-нибудь узнать. А в этой красной папочке, которую ему приносят: такая же, как у вас воротничок…
– Это из нее сделан воротничок на самом деле.
– Ага, я сразу так подумал, но мне было неудобно вам сказать. Так что он просто ничего не знает.
– Резкое падение цен на нефть и коронавирус заставят, на ваш взгляд, все-таки Россию как-то взяться за голову? Или все будет идти так, как шло?
– Нет, я думаю, что ничего не произойдет. Если только не ужесточится чудовищно. Потому что силовики, которые сегодня на самом деле правят, могут распоясаться совершенно чудовищно, и Путину или кто там может мешать, они скажут: “Подожди, батенька, ты неправ”. Понимаете? Ведь все зависит от того, что он прочитал в этой папочке.
Сам факт, что украинцы выбрали президентом еврея, и не олигарха, не какого-нибудь Коломойского, – это фантастика для Украины
– Скажите, пожалуйста, что вы думаете о Зеленском?
– Я ужасно хорошо к нему отношусь, просто очень хорошо о нем думаю и очень боюсь, что он не справится с тем чудовищным грузом, который на него навалился. У меня есть подозрение, что когда он, будучи замечательным артистом, баллотировался в президенты, то думал, что это такая игра. Вот он придет, распорядится, даст несколько замечательных указаний, какие-нибудь реформы подпишет…
– И будут аплодисменты.
– Ну, аплодисменты – само собой. Но аплодисментами-то он избалован достаточно. Будут благодарные взгляды. Я не знаю его семейного положения, но во всяком случае благодарные взгляды женщин – это всегда приятно. В общем, я думаю, что он был недостаточно осведомлен о том, что ему предстоит. А предстоят ему чудовищные вещи, потому что Украина – запущенная страна настолько… Я ведь езжу раз в год в Украину – вот сейчас просто сорвались гастроли. Будет все хорошо – осенью приеду. Ну в чудовищном состоянии Украина. Но тот шаг, то движение, которое вы сделали Майданом и всем остальным, – это так прекрасно! Просто нет слов, как это прекрасно. Поэтому позвольте, я даже здесь просто скажу Украине: “Слава!” Получится, не получится – это уже другое дело. Мне не хотелось бы соболезновать – мне хотелось бы радоваться. Я думаю, что что-то все-таки получится. Ведь сам факт, что выбрали президентом еврея, и не олигарха, не какого-нибудь там Коломойского, а вот такого человека – это фантастика для Украины. Так что очень хочется, чтобы у него все получилось. Получится ли – я не знаю, потому что думаю, что не случайно там у вас непрерывные перестановки начальства всякого.
– В день, когда Зеленский стал президентом, я давал интервью российскому “Первому каналу” в программе “Время покажет”. Артем Шейнин задавал вопросы, а я ему сказал: “Сегодня Украина нанесла удар по всей российской пропаганде, потому что вы говорили все эти годы, что в Украине правят националисты, фашисты, хунта, бандеровцы. И эта бандеровская, как вы говорили, Украина избрала президентом еврея Зеленского. При том, что действующий премьер-министр – еврей [Владимир] Гройсман и лидер оппозиции – еврей [Вадим] Рабинович”. Вообще фантастика, удар по всем российским скрепам.
Я хочу вас опять процитировать: “Умельцы выходов и входов настырны, въедливы и прытки. Евреи есть у всех народов, а у еврейского – в избытке”. Хорошо, правда?
– Я вообще люблю такие стишки, да.
– (Смеется.) …Скажите, вы могли представить, что президентом Украины станет еврей?
– Нет, я скорее представил бы себе, что из земли выкопали Богдана Хмельницкого и оживили.
– (Смеется.) …Украина какой сюрприз преподнесла миру и показала, что она свободная, демократическая страна! Правда?
– Она нанесла такой чудовищный удар по российскому самомнению и по российской тишине пропагандистской! Ну, не тишине, но во всяком случае… Что отсюда и вторжение.
– Да.
– Это просто совершенно ясно. Я думаю, что огромное количество именитых людей в России пришли в ярость и недоумение. Вот отсюда и вторжение, собственно.
– Я на вас смотрю: вам 84 года. Волосы не полностью седые, борода почти не седая. Вы, наверное, знаете какой-то секрет, да?
– Нет, я не крашусь. Нет-нет. Я просто сейчас наслаждаюсь. И я ее за месяц отпустил. Я пытался отпустить бороду в ссылке, когда был в Сибири. И она почему-то росла рыжая. И я не стал ее отпускать рыжей, а сейчас растет настоящая седо-бурая борода. Так что это прекрасно.
– Я хочу пару “гариков” прочитать, которые вы написали о вашем возрасте. Я с восхищением их прочту, мне они очень нравятся. “Теперь живу я, старый жид, весьма сутуло. И на столе моем лежит анализ стула”. Это первый “гарик”… (Смеется.) Дальше вы пишете: “Ручки, ножки похудели, все обвисло в талии. И болтаются на теле микрогениталии”. Ну и, наконец, самый впечатляющий: “Я храню еще облик достойный, но по сути я выцвел уже. Испарился мой дух беспокойный и увяли мои фаберже”. Для начала вопрос: фаберже увяли или еще все-таки дают о себе знать?
– Батенька, это такой же интимный вопрос, как и вера в Бога.
– (Смеется.) …Какое надо иметь чувство самоиронии, вообще присущее очень маленькому количеству людей… Люди вообще болезненно о себе переносят шутки какие-то, знаете, юмор. У вас такое тонкое чувство не просто иронии, а самоиронии! Вы себя периодически подкалываете. Это помогает держать в тонусе?
– Если бы я не подкалывал – я не знаю, каким бы я был. Но во всяком случае это у меня – чисто еврейская черта. Потому что юмор и смех над самим собой – он дико свойственен нашему народу. И я думаю, что это один из важнейших факторов, который помог выжить евреям во все эти тысячелетия совершенно несветлой жизни.
– Но вот, опять-таки, о возрасте ваш “гарик”. Тоже обожаю его: “Грустно думать под вечер мужчине о своей догоревшей лучине. В органах слабость, за коликой спазм. Старость – не радость, маразм – не оргазм”. Скажите, в 84 года жизнь продолжается все-таки? И она яркая, ясная, светлая?
– Насчет яркости я не скажу, потому что я не очень понимаю, что это такое – яркость. А ясная, светлая, пока в полном сознании, слава тебе, господи, нет ни маразма, ни Альцгеймера, на улице не падаю, глупости говорю по-прежнему, но это к возрасту никак не относится. Но вы знаете, вот на старости лет – это совершенно точно – начинаешь больше ценить жизнь и одновременно меньше бояться смерти. Вот это сочетание, над которым я все думаю, но поскольку я не философ, то я его никак не могу сформулировать. Но жизнь начинаешь ценить гораздо больше. И жизненные удовольствия.
– Опять-таки, вы написали: “И неимущим, и богатым мы одинаково нужны. Сказал патологоанатом и вытер скальпель о штаны”.
– Вы знаете, это, к сожалению, написал не я.
– Да вы что?!
– Это написал не я. Это написал Игорь Иртеньев. Изумительный поэт, просто изумительный. Это написал он. У него еще есть одно гениальное четверостишие: “Нас …бут, а мы крепчаем. И того не замечаем, что покуда нас…”
– “…что покуда нас …бут, годы лучшие идут”.
– Да. Он изумительный поэт.
– Я не имею ничего в виду. Скажите, вы о смерти как думаете? И думаете ли о ней вообще?
– Очень много думаю. А жена вообще уверяет, что я начал писать о смерти и старости, еще когда мне было 40 лет. Ну, правда, были там старые стишки, где я, так сказать… Но там это было предвкушение такое. Я как-то спокойно думаю о смерти. Очень хочется умереть, не причиняя боли и тягот близким. Поэтому я боюсь инсульта, Альцгеймера, хотя при Альцгеймере я просто не буду знать, что я причиняю неприятности близким… (Смеется.)
– Да вы еще и эгоист вдобавок.
– Я эгоист чудовищный, да (смеется).
– О своем творчестве вы написали очень красивый такой “гарик”: “Сядет курица на яйца – вылупляются цыплята. А поэт на яйцах мается – никакого результата”.
– Да, есть такое.
Я пишу один – три “гарика” в день
– И вы в одном из интервью сказали, что написание “гариков” сродни выделению желчи из печени.
– Конечно. Все это идет само собой.
– Желчь у вас еще осталась?
– Я думаю, осталась, но немного уже. Уже только для личного потребления… (Смеются.)
– Но вы много пишете сегодня “гариков”?
– Я пишу, как всегда, один–три “гарика” в день.
– Но вы в форме.
– Но каждый день.
– Сегодня вы написали что-то?
– По-моему, да.
– По памяти не вспомните?
– Вы хотите?
– Да, хотел бы.
– Нет, по памяти я не помню. Но это, наверное, что-нибудь, что и не хочется читать. Нет, батенька, это все… Я потом… Я безумно правлю, очень много правлю. Я критично отношусь. Нет, еще рано его читать. У меня правки на каждом стишке.
– Ну, давайте тогда еще немножко о творчестве. Я опять вспомню один из ваших потрясающих “гариков”: “А если мне вдруг повезет на Руси из общего выплыть тумана, то бл…ди заказывать будут такси на улицу И. Губермана”.
– Да, этот стишок я очень люблю.
– Потрясающе. Скажите, вот написав столько потрясающих “гариков”, которые цитируют в разных точках земного шара, при наличии такой любви к вам как к автору, как к поэту вы себя классиком этого жанра ощущаете?
– Во-первых, давайте поговорим о любви ко мне. В интернете много моих интервью. И если вы посмотрите комментарии после интервью, то вы поймете, какое количество людей меня терпеть не могут. Имеют полное право. И пишут черт знает что.
– Ну что, например?
– Что я старый… Это правда. Что я злобный – вранье. Что я русофоб – вранье полное. Что я отвалил в свой Израиль и поношу Россию на расстоянии – чушь собачья. Но поносят меня совершенно чудовищно. Есть, конечно, приятные записи. Например: “Губерман – красавец”. Но невероятное количество людей меня терпеть не могут. И на здоровье, слава богу. Значит, я что-то собой представляю как личность.
Я написал том любовных стихов, в которых упрекал девок за неотзывчивость. Но, к счастью, утопил все это в помойном ведре
– Игорь Миронович, а вы когда-нибудь серьезные стихи писали?
– Ой, батенька, я написал, наверное, толстенный том, огромный том любовных стихов. Я ведь начал писать стишки, наверное, классе в десятом или в институте, и я написал огромную кучу любовных стихов. Все – одного содержания: я упрекал девок за неотзывчивость. (Смеются.) Еще пьесу я тогда написал тоже про любовь. Но я, по счастью, все это утопил в помойном ведре.
– Вы ничего не помните из упреков девкам за неотзывчивость? Пару строчек.
– Нет, я и правда не помню. Не помню, потому что это были длинные стихи, они были лирические, насыщенные эмоцией и переживаниями. Нет-нет, я ничего не помню. А потом я написал большой цикл стихов, довольно длинных, про евреев. Вам они не попадались?
– Нет, я не читал. А что-то вы помните оттуда?
– Да, помню. Я вам сейчас даже с удовольствием… Но они длинные – их не интересно… Их легко послушать. Сделал винегрет из моих стишков и поет их с дико антисемитским прононсом такой певец Беляев. А сзади него стоит оркестр, а он поет эти мои стишки. Это знаете, с чем связано? В году 61-м – нет, наверное, даже в 60-м – я вдруг ощутил себя евреем. Очень поздно.
– До этого вы были русским?
– Нет, я был никем. Меня это мало интересовало. Меня научил старший брат: на слове “жид” я лез драться. Меня били. Я очень этим людям благодарен, ребятам этим, – потому что я, во-первых, стал хорошо бегать, а во-вторых, я здорово поздоровел. Очень крепок. Я стал мужик – сразу перестали бить, кстати. Это произошло классу к восьмому, наверное.
А так я знал, что я еврей, и обзывали меня, но вот этого глубинного ощущения не было. И вдруг оно пришло где-то в году 60-м. Я просто не знал, что с этим делать. Это было такое эмоциональное потрясение. И я придумал, что делать. Я взял русскую классику, которую я очень люблю и километрами знал наизусть – сейчас уже остались сантиметры. И я эту классику населил евреями. Этот сборник назывался “Обгусевшие лебеди”. И там все были евреи. Я вам сейчас какой-нибудь коротенький стишок прочту.
– С удовольствием.
– Вот, например, “Белеет парус одинокий” Лермонтова. Меня всегда интересовало, кто сидел в этой лодке.
“Это жуткая работа.
Ветер воет и гремит.
Два еврея тянут шкоты,
как один антисемит.
А на море, а на море
волны ходят за кормой.
Жарко Леве, потно Боре,
очень хочется домой.
Налетит из урагана
черный флаг и паруса.
Восемь Шмулей, два Натана,
у форштевня Исаак.
И ни бога нет, ни черта,
сшиты снасти из портьер.
Яркий сурик вдоль по борту:
“Фима Фишман, флибустьер”.
Выступаем! Выступаем!
Вся команда на ногах.
И написано “Ле хаим”
на спасательных кругах.
К нападенью все готово,
на борту ажиотаж.
“Это ж Берчик! Это ж Лева!
Отмените абордаж!”
“Боже, Лева! Боже, Боря!”
“Зай гезунд”, – кричит фрегат.
А над лодкой в пене моря
ослепительный плакат:
“Наименьшие затраты,
можно каждому везде.
Страхование пиратов
от пожара на воде”.
И опять летят, как пули,
сами дуют в паруса.
Застрахованные Шмули,
обнадеженный Исаак.
А струя – светлей лазури.
Дует ветер – и какой!
Это Берчик ищет бури,
будто в буре есть покой”.
Вот таких – очень много. И это – большой сборник. Он входит в мои разные сборники, так что его легко прочитать. Почитайте, потому что там есть довольно интересные поэмы.
– Вы же, я знаю, и на стихи русских классиков как бы ответы писали, да? Под Некрасова, под Пушкина… Было такое?
– Это не ответы были – это была просто реакция на очень хорошие стихи, которые я люблю. Я их как-то переделывал. Это скорее были такие пародии. Но были красивые. Вот с Баратынским, например, красивая. “Возвратом нежности маня, не искушай меня без нужды. Все, что осталось от меня, годится максимум для дружбы”. Ну, и так далее…
– У вас прекрасная проза. Я читал ваши мемуары, как вы описывали и тюрьму, и лагерь. Скажите, вы не хотите что-то вроде романа написать? Или это все уже в прошлом?
– Нет, сейчас я уже точно не напишу роман, уже не та энергия, и мы об этом говорили. А роман я писал о Николае Бруни. Он называется “Штрихи к портрету”. Я раскопал его биографию, нашел дневники. И я уж – давайте я тогда немножко похвалюсь, вы знаете, я тесно причастен к тому… Дело в том, что он был в лагере в Ухте.
– Коми АССР, да?
– Да. И он там же и был расстрелян в 1937 году. Он потрясающий человек. Он был священником, одним из первых русских летчиков, художником, скульптором, музыкантом, окончил консерваторию. А потом он стал священником. И потом он проявил незаурядные способности как авиаконструктор. И вот все про него сказано будет: его арестовали 2 декабря 1934 года. К вечеру. Потому что ведь утром 2 декабря 1934 года Кирова убили, и он в курилке института сказал: “Теперь они свой страх зальют нашей кровью”. На него тут же донесли. Но ему дали пять лет – тогда давали мало. И вот в 1936 году, в конце, когда уже собирались праздновать… Ведь убийство Пушкина в 1937 году праздновали, как будто это день рождения. И ему, зеку, поручили в поселке для вольнонаемных поставить бюст, статую Пушкина. И он огромную – три, наверное, метра – статую сделал из кирпичей, бетона, с облицовкой… Короче, когда я приехал в Ухту, это было, наверное, лет 20 назад, меня сразу повели в парк, потому что я был почетный гость, и там были телевидение, радио. И там, значит, был молодой Ленин, бюстик такой, Павлик Морозов, бюстик такой – и огромный этот памятник Пушкину, уже закрытый фанерой.
Приезжала какая-то …баная комиссия историков, искусствоведов, которая постановила, что он не имеет никакого исторического значения. И его к сносу предоставили. А у меня тут же – выступление по радио. И я сказал, что никакого счастья не будет в городе Ухте, никакой справедливости, добра и всего прочего, пока вот такая вот ситуация: Павлик Морозов, Ульянов и памятник, который Пушкину поставил зек голодный и холодный. И вы знаете, и нашелся банкир, который дал денежки, и памятник восстановили удивительным образом. Его распиливали на куски (а там кирпич, бетон дряхлый) и отправляли в Питер из Ухты. И в Питере это переделывали, переплавляли в бронзу. Сейчас же это гордость города Ухты. Он стоит около университета, он бронзовый.
– Класс.
– Я туда приехал, меня повели – я аж заплакал, такое это счастье! Пушкин красивый безумно. Только голодный и холодный зек с талантом мог такое сделать. Пушкин – воплощение вольностей. Вот так вот он сидит. (Показывает.) И там не было написано, что это сделал зек Бруни. Я это, конечно, заявил – сейчас уже есть табличка, что это сделал зек Бруни. Это предмет моей гордости. Так что роман я писал.
Я был знаком с Гагариным. По-моему, всю команду их сейчас дико подвела Терешкова
– Игорь Миронович, вы о памятниках заговорили. В Украине же повалили все памятники деятелям советского режима. Скажите, в России нужно сделать то же самое? Как вообще быть с памятниками, с улицами Ленина, с мавзолеем, в конце концов?
– Знаете, я бы памятники не сносил. Вот Дзержинского снесли, а ведь это 20-е годы, изумительный, конструктивный памятник. Потом все эти памятники свезли в парк культуры Горького – и они там стоят, только Сталин лежит, потому что у него пятка отломалась при снятии. И потом – посмотрите, как аккуратно и доброкачественно, и гуманно поступили чехи только что.
– Да.
– Они же Конева терпеть не могли за 1968 год, они его сняли, но они же его не выкинули – в музей передали. Это нормально. Так что я бы чего-нибудь передал в музей. Но какие темы… Все-таки памятники – такое, историческое. Тем более мы ведь это знаем, уже наши дети, а уж наши внуки тем более – ни хрена не знают, кто там сидит или стоит. Украинцы думают, что это Богдан Хмельницкий, когда видят сидящего Калинина. И так далее. Так что это все нашим детям до лампочки, и я бы этого не сносил. И еще – знаете почему? Потому что вот этот вот ажиотаж сноса – он захватывает бог знает что, и так могут снести – я не знаю – Гагарина в Москве, который ужасно похож на… Наверное, не буду. Гагарин большой человек был, талантливый. Но памятник ужасно все-таки похож на свиной х…р.
– (Смеется.) …Сразу представил себе, какой же он – свиной х…р. Ну да. Но Гагарин – все-таки что-то чистое в нем есть, правда?
– Ну конечно. И шел на смерть с большой вероятностью.
– И вообще в облике его, вот эта улыбка добрая…
– Отличный мужик. Да. Вы знаете, я с ним был знаком.
– Да вы что?!
– Вот-вот. Ссылка, век свободы не видать и документ потерять.
– А каким образом?
– Я был в журнале “Знание – сила”, и туда приехал выступать Станислав Лем. Я обалдел от счастья. А потом я довольно удачно сострил, потому что мой приятель все время спрашивал Лема, что он заимствовал у Кафки. И я ему сказал: “Не кафкай”. И это очень понравилось послу Польши в России, и он сказал, что я замечательно остроумен и что он меня приглашает в ресторан. А я наивный человек. А я в свитере рваном. Я думал, что это он меня приглашает, а он мою девку приглашал на самом деле. (Смеются.)
Сели мы в ресторане за стол – он стал за ней ухлестывать. А я от злости стал оглядываться вокруг – и вижу: сидит Гагарин. Представляешь себе? Причем не просто сидит, а с моей бывшей учительницей географии, и там еще какие-то люди сидели. И я решил, что могу к нему подойти. Меня пытались остановить замечательные какие-то люди, под официантов одетые в белые рубашки, но они с места не двигались. Я сказал, что я иду к Лидии Александровне. Нет, как-то не так ее звали, но это неважно. Я подошел и с ней поздоровался. И когда я вернулся… А я увидел Гагарина – я поздоровался, но ничего не сказал. И я вернулся и сказал этому польскому послу, что “вам слабо Гагарина пригласить в гости?”. Он написал записку, официант ее отнес и к нам Гагарин подсел за стол. И я с ним чокнулся
– Вы ему не прочитали “гарики”?
– Нет, что вы?! Я совершенно сомлел от счастья. У него очень симпатичное, простецкое лицо и такая же замашка. По-моему, всю их команду сейчас дико подвела [бывший космонавт, депутат Госдумы РФ Валентина] Терешкова (вероятно, речь идет о предложении Терешковой обнулить президентские сроки Путина. – “ГОРДОН”). Они хорошие люди, но старуха же ты, ну уже… Что же ты вылезаешь и подлость говоришь, пакость говоришь, глупость говоришь? Ну, вылезла, сказала… Вот это – к вопросу о том, почему люди так вот…
– Испортила некролог.
– Практически испортила. Вы знаете, в каком-то городе есть улица Терешковой, вот я читал в российских новостях. И там жители попросили изменить название. После ситуации.
– 9 октября в Киеве будет презентация вашей книги “Каждый день – праздник”.
– Да.
– Вы готовы ехать в Киев, в Украину, как всегда?
– Я очень хочу. У меня сейчас сорвались гастроли – я очень хочу, да. Я очень люблю выступать в Киеве, очень люблю выступать в Одессе. В Одессе очень трудно выступать. Первые 15 минут весь зал на тебя смотрит – и ясно, что они про себя говорят: “Ну что ты нам можешь сказать?” (Смеется.) А потом втягиваются и очень хорошая аудитория. Так что я надеюсь приехать.
– Вы мне когда-то рассказывали замечательные анекдоты про собачку и про Чехова, когда “Три сестры” идут на сцене. А сегодня каким-то анекдотом порадуете?
– Вы знаете, я даже не помню. Я чего-то напичкан какими-то еврейскими анекдотами, они – сегодняшнего дня. Потому что мне вот прислали большую подборку еврейских анекдотов. Мне очень знаете, какой понравился? Один мужик говорит другому: “Фима, на какие деньги ты так богато отпраздновал праздник – свадьбу?” Говорит: “Я же копил на черный день”.
– (Смеется.) Я с большим удовольствием в который уже раз с вами пообщался. Я вас очень люблю, я очень хочу, чтобы вы жили долго. Вы достояние человечества. Вы замечательный. Я напоследок только попрошу вас прочитать один-два, может, три каких-то “гарика”, которых мы еще не знаем, но которые вам нравятся.
– Вы знаете, один у меня очень… Нет, я все-таки его не буду читать. Я просто не помню. Сейчас я посмотрю, может, у меня что-нибудь здесь есть. Я тогда, с вашего позволения, надену очки.
– С удовольствием.
– Вы знаете, вот очень правильный стих я нашел. Я вам прочту два. Один такой: “Ослабший от житейской перегрузки, Отечество на Родину сменив, теперь, согласно Пушкину, я русский: я и не любопытен, и ленив”. Это такой вот стишок. (Смеются.)
Еще один я сейчас вам найду. Вот грустный такой стишок: “Из-под пера ползет х…рня: клочок дурного анекдота. А мужа бросила, меня, беременная от кого-то”.
– (Смеется.) Замечательно.
– Да. И раз мы заканчиваем – это очень хорошо. Спасибо за все теплые слова, я с вами всегда с удовольствием общаюсь. Я прочту вам стишок очень, по-моему, важный: “Я к мысли некогда пришел и возвращаюсь к ней не раз: все будет очень хорошо, но много позже и без нас”.
– (Смеется.) Согласитесь, оптимистичный финал.
– Конечно. Хорошо, что я его вспомнил.
– Игорь Миронович, спасибо вам большое. Скорейшего окончания карантина, приезжайте в Киев, мы вас очень любим.
– Спасибо, батенька. Будьте здоровы.
– Спасибо.
ВІДЕО
Записала Олена КРАВЧЕНКО
